"Помимо массовых арестов и осуждений к заключению, необходимо было обеспечить депортации сотен тысяч людей, намеченных к высылке в связи с «раскулачиванием» и «чисткой» городов в рамках кампании паспортизации. С целью размещения уже имеющихся огромных контингентов арестованных, осужденных к заключению и депортированных и создания условий для расширения карательных акций руководство ОГПУ выдвинуло план создания новой системы мест изоляции — трудовых поселков в отдаленных северных районах Западной Сибири и в Казахстане. Судя по имеющимся фактам, активное обсуждение этого плана началось в первых числах февраля. По некоторым свидетельствам, первоначально предполагалось зимой-летом 1933 г. отправить во вновь организуемые трудпоселения 3 млн человек, однако очень быстро эта цифра была снижена до 2 миллионов (по 1 млн в Западной Сибири и Казахстане)[1]. Трудпоселенцы должны были заниматься исключительно сельским хозяйством, рыбными и кустарными промыслами. Благодаря этому, как рассчитывало ОГПУ, государство через год-два могло бы полностью освободиться от необходимости снабжать трудпоселки продовольствием, а в перспективе начало бы даже получать от них товарную сельскохозяйственную продукцию.
В правовом отношении трудпоселенцев предполагалось приравнять к спецпереселенцам первой волны — «кулакам»[2].
Документы, свидетельствующие о том, как зарождались и чем обосновывались планы создания трудовых поселений и массовой ссылки, пока неизвестны. Однако очевидно, что в этой программе отразилось скептическое отношение руководства ОГПУ к лагерям и были реанимированы идеи о целесообразности сосредоточения значительной части заключенных на поселении в отдаленных районах, что упрощало (по сравнению с лагерями) их содержание и охрану[3]. Руководство страны поддерживало эти идеи единовременной депортации огромной части населения Европейской части СССР как метод репрессий в голодающей деревне, «чистки» городов и пограничных территорий, разгрузки мест заключения и некоторого смягчения голода. Создание дополнительных двухмиллионных «емкостей» для депортаций могло рассматриваться и как средство предотвращения массового бегства крестьян из особо голодающих районов, чему, как уже говорилось, власти пытались воспрепятствовать при помощи разного рода временных мер, таких как организация кордонов.
В начале февраля 1933 г. руководство ОГПУ разослало в Казахстан и Западную Сибирь указания о подготовке к расселению двухмиллионного контингента[4], однако сразу же столкнулось с резким противодействием региональных руководителей. Секретарь Западно-Сибирского крайкома партии Р. И. Эйхе 10 февраля писал Сталину: «Это предложение совершенно нереально, объяснимо только тем, что товарищи, составляющие наметку плана, не знакомы с условиями севера. Какие бы материальные ресурсы в помощь краю центр не выделил, это количество людей завезти, расселить, создать минимальные условия для зимовки за лето 1933 г. не можем». Эйхе сообщал, что даже после большой подготовки Западная Сибирь сможет принять вместо одного миллиона 250 - 270 тыс. человек[5].
В результате споров и согласований ОГПУ снизило общие первоначальные лимиты вдвое, до 1 млн трудпоселенцев. 10 марта Политбюро утвердило предложения ОГПУ «об образовании трудовых поселков в районах Западной Сибири и Казахстана (по 500 тыс. человек в каждом крае)» и создало комиссию во главе с заместителем председателя ОГПУ Г. Г. Ягодой для установления окончательного размера труд поселений и подготовки проекта постановления по вопросу о трудовых поселениях в целом[6] 20 апреля 1933 г. было оформлено постановление СНК СССР об организации трудовых поселений ОГПУ, предварительно одобренное 17 апреля Политбюро[7]. Постановление возлагало на ОГПУ организацию трудовых поселений «по типу существующих спецпоселков», в связи с чем Главное управление лагерей ОГПУ реорганизовывалось в Главное управление лагерей и трудовых поселений (в разряд трудовых поселений переводились и прежние «кулацкие» спецпоселения). В трудовые поселения предписывалось направлять следующие категории: 1) «кулаков» и «саботажников» хлебозаготовок; 2) высылаемых в порядке «очистки» западной государственной границы (в основном на Украине); 3) арестованных в связи с паспортизацией городов («кулаков», выявляемых на промышленных предприятиях, и «социально опасный элемент», уклоняющийся от выезда из крупных городов); 4) осужденных на небольшие сроки заключения (от трех до пяти лет включительно), кроме «особо социально опасных элементов». Последняя категория размещалась в трудпоселках с условием последующей доставки туда же семей. В соответствии с первоначальными предложениями ОГПУ, постановление предусматривало использование труд- поселснцев в сельском хозяйстве, на рыбных и кустарных промыслах, а также применение к трудпоселенцам правового статуса «кулаков», депортированных в 1930-1931 гг. Для создания новых трудовых поселков выделялись некоторые материальные ресурсы.
Хотя в постановлении не указывались лимиты численности новых трудпоселенцев, которым предстояло пополнить армию прежних спецпереселенцев, расчеты, судя по всему, делались на 1 млн человек. Несмотря на уменьшение первоначальных лимитов вдвое, реализация этого плана означала бы существенную перестройку самих основ Гулага. Почти двухмиллионная сеть трудпоселений (включая старые «кулацкие» спецпоселки), будь она создана, по численности во много раз превосходила бы лагеря, в которых на 1 января 1933 г. содержалось чуть более 330 тыс. заключенных. Далеко идущие последствия имели также намерения перевести в трудпоселки осужденных на сроки от 3 до 5 лет. Ранее эти контингенты подлежали обязательному заключению в лагеря и, более того, составляли значительную часть лагерного «населения» - по данным на 1 января 1934 г., например, заключенные, осужденные на срок от 3 до 5 лет включительно, составляли 53,7% всех лагерников[8]. Таким образом выполнение принятых решений на практике означало бы превращение лагерей в относительно немногочисленные зоны изоляции наиболее опасных уголовных преступников и политических заключенных. Основой Гулага стали бы не крупные лагеря, эксплуатирующие заключенных на строительстве индустриальных объектов, а сельскохозяйственные и промысловые (рыбный промысел, лесозаготовки, кустарное производство) поселения. Несколько миллионов трудпоселенцев превращались в своеобразных государственных крепостных крестьян.
Первые эшелоны, заполненные истощенными, больными, полураздетыми и завшивевшими людьми, начали прибывать в районы новой ссылки в апреле 1933 г. Вместе с живыми и полуживыми из вагонов выгружали трупы. Местные власти старались поскорее избавиться от этих людей и нередко перегоняли их в отдаленные, совершенно не приспособленные к жизни районы. Своеобразным символом начала трудовой ссылки стала трагедия, разыгравшаяся на острове Назино на севере Западно-Сибирского края. В мае 1933 г. здесь были высажены с барж более шести тысяч (два эшелона) трудпоселенцев — так называемый «деклассированный элемент», изъятый во время чистки городов, в основном Москвы и Ленинграда. Благодаря тому, что трагедия в Назино получила достаточно широкую огласку и была предметом изучения ряда комиссий, мы располагаем важными документами об этих событиях[9]. Наиболее полное и откровенное описание оставил инструктор Нарымского окружного комитета партии В. А. Величко в письме на имя Сталина[10]. Важно подчеркнуть, что, как будет подробнее сказано в следующем разделе, письмо Величко в сентябре 1933 г. рассматривалось в Политбюро. Изложенные в нем данные были подтверждены проверками нескольких комиссий. Величко писал:
«Сам остров оказался совершенно девственным, без каких то ни было построек. Люди были высажены в том виде, в каком они были взяты в городах и на вокзалах: в весенней одежде, без постельных принадлежностей, очень многие босые. При этом на острове не оказалось никаких инструментов, ни крошки продовольствия [...] А все медикаменты, предназначенные для обслуживания эшелонов и следовавшие вместе с эшелонами, были отобраны еще в г. Томске [...]
На второй день прибытия первого эшелона, 19/V выпал снег, поднялся ветер, а затем мороз. Голодные, истощенные люди, без кровли, не имея никаких инструментов и в главной своей массе трудовых навыков и тем более навыков организованной борьбы с трудностями, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры; сидеть, лежать, спать у огня, бродить по острову и есть гнилушки, кору, особенно мох и пр. Трудно сказать, была ли возможность делать что-либо другое, потому что трое суток никому никакого продовольствия не выдавалось. По острову пошли пожары, дым. Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения и холода, от ожогов и сырости, которая окружала людей [...] В первые -сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день. Новый день дал новую смертность и т.д.
Сразу после снега и мороза начались дожди и холодные ветры, но люди все еще оставались без питания. И только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по несколько сот грамм. Получив муку, люди бежали к воде и в шапках, портянках, пиджаках и штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедала муку (так как она была в порошке); падали и задыхались, умирали от удушья.
Всю свою жизнь на острове (от 10 до 30 суток) трудпоселенцы получали муку не имея никакой посуды. Наиболее устойчивая часть пекла в костре лепешки, кипятка не было. Кровом оставался тот же костер. Такое питание не выправило положения. Вскоре началось изредка, а затем в угрожающих размерах людоедство. Сначала в отдаленных углах острова, а затем, где подвертывался случай.
[...] Комендатурой острова были зарыты в землю тысячи килограммов муки, т.к. она находилась под открытым небом и испортилась от дождей. Даже та мука, которая выдавалась трудпоселенцам, попадала не всем. Ее получали так называемые бригадиры, т.е. отъявленные преступники. Они получали мешки муки на «бригаду» и уносили их в лес, а бригада оставалась без пищи. Неспособность или нежелание организовать обслуживание людей дошло до того, что, когда впервые привезли на остров муку, ее хотели раздавать пятитысячной массе в порядке индивидуальном, живой очередью. Произошло неибежное: люди сгрудились у муки и по ним была произведена беспорядочная стрельба. При этом было меньше жертв от оружейного огня, чем затоптано, смято, вдавлено в грязь.
Надо полагать, комендатура острова и ее военные работники, во- первых, мало понимали свои задачи по отношению людей, которые были под их началом, и, во-вторых, растерялись от разразившейся катастрофы. Иначе и нельзя расценивать систему избиений палками, особенно прикладами винтовок и индивидуальные расстрелы труд- поселенцев [...]
Такие методы руководства и воспитания явились очень серьезной поддержкой начавшемуся с первых же дней жизни на острове распаду какой бы то ни было человеческой организации. Если людоедство явилось наиболее острым показателем этого распада, то массовые его формы выразились в другом: образовались мародерские банды и шайки, по существу царившее на острове. Даже врачи боялись выходить из своих палаток. Банды терроризировали людей еще в баржах, отбирая у трудпоселенцев хлеб, одежду, избивая и убивая людей. Здесь же на острове открылась настоящая охота и в первую очередь за людьми, у которых были деньги и золотые зубы и коронки. Владелец их исчезал очень быстро, а затем могильщики стали зарывать людей с развороченными ртами [...]».
Всего, по оценкам местных работников, из шести тысяч назинских узников страшной смертью погибли от 1,5 до 2,0 тыс. человек[11].
Помимо описания ужасной гибели переселенцев на острове На- зино, в письме Величко ставился более общий вопрос об осуществлявшейся «чистке» городов: «Беда еще в том, что среди прибывших на трудовое поселение есть случайные, наши элементы. Главная их масса умерла, потому что была менее приспособлена к тем условиям, которые были на острове и на участках и, кроме того, на этих товарищей прежде всего упала тяжесть произвола, расправ и мародерства со стороны рецидива как в баржах, так и на острове и первое время на участках. Сколько их — трудно сказать, также трудно сказать кто [они], потому, что документы по их заявлению отбирались и на местах ареста органами, производившими изоляцию, и, главным образом, в эшелонах рецидивом на курение, однако некоторые из них привезли с собою документы: партийные билеты и кандидатские карточки, комсомольские билеты, паспорта, справки с заводов, пропуски в заводы и др. [...]
1. Новожилов Вл. из Москвы. Завод Компрессор. Шофер. 3 раза премирован. Жена и ребенок в Москве. Окончив работу собрался с женой в кино, пока она одевалась, вышел за папиросами и был взят.
2. Гусева, пожилая женщина. Живет в Муроме, муж старый коммунист, главный кондуктор на ст[анции] Муром, произвол[ственный] стаж 23 года, сын помощник машиниста там же. Гусева приехала в Москву купить мужу костюм и белого хлеба. Никакие документы не помогли.
3. Зеленин Григорий. Работал учеником слесаря Боровской ткац
кой фабрики “Красный Октябрь”, ехал с путевкой на лечение в Москву. Путевка не помогла — был взят.» и т.д.
Точно определить, в какой мере трагедия на острове Назино была типичной, невозможно, так как столь подробные проверки в других местах размещения трудпоселенцев просто не проводились. Однако очевидно, что судьба большинства новых трудпоселенцев была ужасной. Планы создания миллионной системы трудопоселений провалились еще на начальной стадии их реализации. Ситуация стремительно ухудшалась. В начале мая в местах лишения свободы (тюрьмах, колониях, арестантских помещениях милиции, следственных изоляторах О ГПУ), несмотря на предыдущие разгрузки и невероятно высокую смертность, скопилось 777 тыс. человек[12], постепенно умиравших от голода и болезней. В переполненных лагерях в 1933 г. умерли 67,3 тыс. человек, или более 15% всех заключенных (даже в голодном 1932 г. смертность составляла 4,8%)[13]. Обреченные на смерть труд- поселенцы дополняли картину. Дальнейшее наращивание террора было невозможно уже по чисто техническим причинам.
[1] Красильников С. Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в
1930-е годы М„ 2003. С. 95.
1930-е годы М„ 2003. С. 95.
[3] История сталинского Гулага. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов: Собрание документов в 7 т. Т. 2. Карательная система: структура и кадры / Ответ, ред. и сост. Н. В. Петров, Н. И. Владимирцев. М., 2004. С. 80-81.
[4] Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 3. Кн. 2. С. 270-271.
[5] Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933-1938 гг. / Ответ, ред. В. П. Данилов, С. А. Красильников. М., 1994. С. 78.
[6] РГАСПИ. Ф. 17. Он. 162. Д. 14. Л. 96.
[8] ГА РФ. Ф. Р-9414. Оп. 1.Д. 1155. Л. 7.
[9] КрасилышковС. А. Серп и Молох. С. 100-106.
[10] Письмо Величко известно по нескольким источникам. Оно сохранилось как среди материалов к протоколам заседаний Политбюро (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 992. Л. 20-30. Опубликовано: Источник. 1998. № 2. С. 59-67), так и в Новосибирском архиве (Спецпереселенцы Западной Сибири. 1933-1938 гг. С. 89-110).
[11] КрасильниковС. Серп и Молох. С. 101.
[12] ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 15 а. Д. 1073. Л. 32.
Цит. по О.В.Хлевнюк. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры.М.2010.
"Очевидно, что начиная с 1931 г. власти, хотя и заявляли о прекращении массовых выселений крестьянства, но своей настойчивой пропагандой тезиса «о дальнейшем обострении классовой борьбы в деревне» стимулировали создание устойчивых аппаратных установок на непрерывность и массовость репрессий в деревне. Нагнетанию обстановки способствовали также хаотичность и неэффективность в осуществлении самих карательных действий в деревне, где год от года накапливалась критическая масса маргинальных элементов и групп (разоренные, но в силу разных причин оказавшиеся не высланными «кулацкие» семьи, «самораскулачившиеся» хозяйства, вышедшие из колхозов или «вычищенные» из них крестьяне, «кратники», «твердозаданцы» и т. д.). Усиление общей социальной нестабильности, затронувшей и города, куда направлялись потоки вынужденных сельских мигрантов, в сочетании с массовым беженством от голода в глубь страны и даже за границу (откочевки из Казахстана в Китай) подтолкнуло большевистское руководство к мысли о проведении в первой половине 1933 г. сразу трех тотальных «чисток» от «классово враждебного и преступного элемента» — в деревнях, городах и на приграничных территориях, на чем настаивало руководство ОГПУ.
В недрах ОГПУ началась разработка принявшего гротескные формы и размеры плана принудительного перемещения из-за Урала в районы Западной Сибири и Казахстана и расселения с использованием организационного опыта, материальных и кадровых ресурсов созданной к тому времени системы спецпоселений более 2 млн чел. — такими чекистам виделись масштабы всеобщей «чистки» страны в начале 1933 г. Неизвестна реакция казахского руководства, но западно-сибирские лидеры от имени секретаря крайкома партии Р.И. Эйхе стали добиваться если не полной, то хотя бы частичной отмены чекистского замысла, доказывая его откровенную утопичность. В телеграмме, отправленной Эйхе в Политбюро 10 февраля 1933 г., говорилось: «Получили предложение ОГПУ принять до конца навигации 1933 г. для расселения в северных районах Западной Сибири 1 млн спецпереселенцев, из них 100 тыс. чел. для завоза до открытия навигации. Это предложение совершенно нереально, объяснимо только тем, что товарищи, составляющие наметку плана, не знакомы с условиями Севера. Какие бы материальные ресурсы в помощь краю Центр не выделил, это количество людей завести, расселить, создать минимальные условия для зимовки за лето 1933 г. не можем <...> Летний завоз спецпереселенцев считаем возможным 250—270 тыс. чел. <...> считаем, что с нашей стороны было бы тяжким преступлением обещать выполнить совершенно нереальное предложение ОГПУ»3. Протест региональных лидеров заставил директивные органы приступить к межведомственным согласованиям, в ходе которых масштабы предстоящих депортаций в восточные районы страны начали приобретать более зримые очертания. Один из будущих непосредственных исполнителей акции тогдашний начальник СибЛАГа А.А. Горшков позднее отмечал: «В феврале месяце я был в командировке в Москве и там получил распоряжение соответствующих органов о переселении 3 000 000 чел. <...> Затем через пару дней стало известно, что будут идти 2 млн чел. — 1 млн в Казахстан и 1 — в Западную Сибирь. Директивными органами было дано указание, чтобы проработать финансовые вопросы и относительно тех материалов, которые потребны для этой операции. Причем было указано, чтобы сделать это по возможности дешевле. Было проработано несколько вариантов, затем была создана комиссия ЦК, затем вопрос разбирался в Госплане и там все минимальные требования, которые предъявило ОГПУ, как я знаю, были еще значительно срезаны <...> Когда я приехал сюда, то цифра поселенцев изменилась <...> 500 тыс. чел. в Казахстан и 500 тыс. чел. к нам в Западную Сибирь»4. Что же происходило в верхах после получения Центром шифротелеграммы Эйхе?
Отвечая на запрос Сталина, касающийся существа опасений регионального руководства, Г. Г. Ягода в докладной записке от 13 февраля 1933 г. попытался отстоять первоначальный план ОГПУ, подчеркивая его освоенческие аспекты, намерение использовать «новый контингент» преимущественно в традиционных секторах экономики необжитых территорий (сельское хозяйство, промыслы, лесозаготовки и т. д.), при этом он проявлял гибкость в определении размеров спецпереселений. Одновременно и Эйхе несколько смягчил обозначенные ранее позиции. В телеграмме на имя Сталина от 7 марта 1933 г. он сообщил: «Во изменение нашей прежней телеграммы считаем [возможным] весной, летом 1933 г. принять, устроить [на] Нарымском и Тарском Севере 500 тыс. спецпереселенцев» .
10 марта 1933 г. Политбюро приняло своего рода промежуточное решение: «1. Принять в основном предложение ОГПУ об образовании трудовых поселков в районах Западной Сибири и Казахстана (по 500 тыс. чел. в каждом крае). 2. Предложить комиссии в составе тт. Ягода (созыв), Межлаука, Благонравова, Чернова, Гринько, Яковлева, Фомина, Бермана рассмотреть и произвести проверку заявок ОГПУ, установив окончательные цифры и дать проект постановления по всему вопросу в целом»6. 1 апреля 1933 г. Политбюро одобрило предложенный упомянутой комиссией скорректированный план организации трудовых поселений ОГПУ, который позже был оформлен как постановление СНК СССР от 20 апреля 1933 г. Этот документ, будучи отражением поспешности и ведомственного давления со стороны ОГПУ, позже неоднократно подвергался корректировке7.
Согласно данному постановлению, с весны 1933 г. началась реорганизация системы ГУЛАГа, предполагавшая создание на территории прежде всего Западной Сибири и Северного Казахстана «трудовых поселений по типу существующих спецпоселков для размещения в них и хозяйственного освоения вновь переселяемых контингентов» из числа следующих категорий: «а) выселяемые из районов сплошной коллективизации кулаки; б) выселяемые за срыв и саботаж хлебозаготовительных и др. кампаний; в) городской элемент, отказывающийся в связи с паспортизацией выезжать из Москвы и Ленинграда; бежавшие из деревень кулаки, снимаемые с промышленного производства; д) выселяемые в порядке очистки государственных границ (Запада и Украины); е) осужденные органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно, кроме особо социально опасных из них»8. Как видно из этого документального фрагмента, потоки принудительных миграций руководство страны решило направить в единое русло: ранее созданные спецпоселения с почти целиком крестьянским по своему составу населением планировалось превратить в «трудовые поселения», весьма пестрые по социальному составу.
Пока шла межведомственная увязка вопросов, касающихся реализации принимаемых решений, в западных и южных регионах страны усилиями карательной машины уже формировался «новый контингент» — осуществлялись массовые операции по «очистке» городов, приграничных территорий, задержанию и «сортировке» беженцев из пораженных голодом сельских районов Украины и Северного Кавказа.
Аналогичная организационная подготовка развернулась весной того же года и на территории Западной Сибири. 27 марта 1933 г. Запсиб-крайкомом ВКП(б) на места была отправлена директива о начале предварительной стадии будущей массовой операции. В ней, в частности, отмечалось: «[В] целях содействия организационному укреплению колхозов [зпт] очистки колхозов [зпт] совхозов и промпредприятий от классово враждебного элемента тире [в] этом году намечено произвести выселение из сельских местностей и городов преступного элемента следующих категорий [тчк] ПЕРВАЯ Кулаки [зпт] вычищенные из колхозов [зпт] укрывшиеся [в] колхозах [и] подрывающие их извнутри путем вредительской деятельности расхищения колхозного имущества ВТОРАЯ Кулаков [зпт] не выселенных [в] 1930 тире 1931 годах из районов сплошной коллективизации ТРЕТЬЕ Кулаки [зпт] бежавшие [из] мест расселения [зпт] скрывающиеся [в] районах коллективизации [и] проникшие [в] колхозы [зпт] на промпредприятия [зпт] транспорт [и] прочие ЧЕТВЕРТАЯ Преступный элемент из числа единоличников [зпт] демонстративно организующий срыв зпт саботаж весеннего сева [и] выполнение других государственных заданий ПЯТАЯ Преступный деклассированный элемент [в] крупных городах [зпт] промцентрах [зпт] транспорте [тчк]»9. Во избежание «перегибов», сопутствовавших любым высылкам, директивой устанавливалась процедура проверки данных, которые готовились на местах специально создаваемыми в районах для этих целей «тройками» в составе председателя райисполкома, члена бюро райкома партии и начальника районного отделения ОГПУ.10 марта 1933 г. Политбюро приняло своего рода промежуточное решение: «1. Принять в основном предложение ОГПУ об образовании трудовых поселков в районах Западной Сибири и Казахстана (по 500 тыс. чел. в каждом крае). 2. Предложить комиссии в составе тт. Ягода (созыв), Межлаука, Благонравова, Чернова, Гринько, Яковлева, Фомина, Бермана рассмотреть и произвести проверку заявок ОГПУ, установив окончательные цифры и дать проект постановления по всему вопросу в целом»6. 1 апреля 1933 г. Политбюро одобрило предложенный упомянутой комиссией скорректированный план организации трудовых поселений ОГПУ, который позже был оформлен как постановление СНК СССР от 20 апреля 1933 г. Этот документ, будучи отражением поспешности и ведомственного давления со стороны ОГПУ, позже неоднократно подвергался корректировке7.
Согласно данному постановлению, с весны 1933 г. началась реорганизация системы ГУЛАГа, предполагавшая создание на территории прежде всего Западной Сибири и Северного Казахстана «трудовых поселений по типу существующих спецпоселков для размещения в них и хозяйственного освоения вновь переселяемых контингентов» из числа следующих категорий: «а) выселяемые из районов сплошной коллективизации кулаки; б) выселяемые за срыв и саботаж хлебозаготовительных и др. кампаний; в) городской элемент, отказывающийся в связи с паспортизацией выезжать из Москвы и Ленинграда; бежавшие из деревень кулаки, снимаемые с промышленного производства; д) выселяемые в порядке очистки государственных границ (Запада и Украины); е) осужденные органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно, кроме особо социально опасных из них»8. Как видно из этого документального фрагмента, потоки принудительных миграций руководство страны решило направить в единое русло: ранее созданные спецпоселения с почти целиком крестьянским по своему составу населением планировалось превратить в «трудовые поселения», весьма пестрые по социальному составу.
Пока шла межведомственная увязка вопросов, касающихся реализации принимаемых решений, в западных и южных регионах страны усилиями карательной машины уже формировался «новый контингент» — осуществлялись массовые операции по «очистке» городов, приграничных территорий, задержанию и «сортировке» беженцев из пораженных голодом сельских районов Украины и Северного Кавказа.
<...>
Кампания по высылке из сельской местности в конце мая — первой половине июня 1933 г. не избежала «перегибов». В выступлении 4 июля 1933 г. перед начальниками вновь создаваемых политотделов МТС полпред ОГПУ по Западной Сибири Н.Н. Алексеев отмечал: «...когда спрашиваешь район, сколько у него кулаков есть, то он отвечает — 360—250 и т. д. Мы даем разрешение выселить 100 человек, а когда начинаем выселять, подбирать этих кулаков, чтобы не допустить ошибок, проверяем, то оказывается 70 набрали, а больше нет. А запрос большой секретарь райкома подписал и всякая такая история. Вот эти извращения у нас кое-где были»21. Говоря о широко распространенной практике массовых репрессий, Алексеев сделал весьма интересное признание: «В других краях поступили еще хлеще, как, например, на Северном Кавказе. Причем арестовывали в деревнях кто кому не лень, столько, сколько влезет и даже больше того, что влезет в тюрьму. Забили все тюрьмы, начали импровизировать, устраивать подвалы, загонять туда людей и т. д. Вот, например, Северный Кавказ в порядке выселения в трудовые поселки стал очищать свои курортные местности и выселял всяких людей, в частности, прислал к нам кулака 103 лет и женщину 86 лет выселил в трудпоселок, как проститутку (в зале смех)»22. В своем достаточно вольном изложении событий, связанных с проходившей в эти месяцы массовой депортацией в северные территории Западной Сибири из европейской части страны «новых контингентов», Алексеев обошел драму массовой гибели людей на одном из островов на Оби, вошедшую в историю как Назинская трагедия.
Эшелоны с людьми, причисленными к упомянутым выше шести категориям и определенными для размещения во вновь создаваемых труд-поселениях, начали поступать в пункты сбора (Томск, Омск, Ачинск) уже с 9 апреля 1933 г. За месяц до начала навигации (первые числа мая) в регион прибыло 33 493 чел., а до начала июня еще 5 229 чел., всего 38 722 чел. Прибывших чекисты разделяли на группы «сельского населения 22 591 чел., городского и пригородного 8 165 чел., городского рецидива 7 966 чел."23.
Эшелоны с людьми, причисленными к упомянутым выше шести категориям и определенными для размещения во вновь создаваемых труд-поселениях, начали поступать в пункты сбора (Томск, Омск, Ачинск) уже с 9 апреля 1933 г. За месяц до начала навигации (первые числа мая) в регион прибыло 33 493 чел., а до начала июня еще 5 229 чел., всего 38 722 чел. Прибывших чекисты разделяли на группы «сельского населения 22 591 чел., городского и пригородного 8 165 чел., городского рецидива 7 966 чел."23.
Цит. по С.А.Красильников.Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы.М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003.
