"Помимо массовых арестов и осуждений к заключению, необходимо было обеспечить депортации сотен тысяч людей, намеченных к высылке в связи с «раскулачиванием» и «чисткой» городов в рамках кампании паспортизации. С целью размещения уже имеющихся огромных контингентов арестованных, осужденных к заключению и депортированных и создания условий для расширения карательных акций руководство ОГПУ выдвинуло план создания новой системы мест изоляции — трудовых поселков в отдаленных северных районах Западной Сибири и в Казахстане. Судя по имеющимся фактам, активное обсуждение этого плана началось в первых числах февраля. По некоторым свидетельствам, первоначально предполагалось зимой-летом 1933 г. отправить во вновь организуемые трудпоселения 3 млн человек, однако очень быстро эта цифра была снижена до 2 миллионов (по 1 млн в Западной Сибири и Казахстане)[1]. Трудпоселенцы должны были заниматься исключительно сельским хозяйством, рыбными и кустарными промыслами. Благодаря этому, как рассчитывало ОГПУ, государство через год-два могло бы полностью освободиться от необходимости снабжать трудпоселки продовольствием, а в перспективе начало бы даже получать от них товарную сельскохозяйственную продукцию.
В правовом отношении трудпоселенцев предполагалось приравнять к спецпереселенцам первой волны — «кулакам»[2].
Документы, свидетельствующие о том, как зарождались и чем обосновывались планы создания трудовых поселений и массовой ссылки, пока неизвестны. Однако очевидно, что в этой программе отразилось скептическое отношение руководства ОГПУ к лагерям и были реанимированы идеи о целесообразности сосредоточения значительной части заключенных на поселении в отдаленных районах, что упрощало (по сравнению с лагерями) их содержание и охрану[3]. Руководство страны поддерживало эти идеи единовременной депортации огромной части населения Европейской части СССР как метод репрессий в голодающей деревне, «чистки» городов и пограничных территорий, разгрузки мест заключения и некоторого смягчения голода. Создание дополнительных двухмиллионных «емкостей» для депортаций могло рассматриваться и как средство предотвращения массового бегства крестьян из особо голодающих районов, чему, как уже говорилось, власти пытались воспрепятствовать при помощи разного рода временных мер, таких как организация кордонов.
В начале февраля 1933 г. руководство ОГПУ разослало в Казахстан и Западную Сибирь указания о подготовке к расселению двухмиллионного контингента[4], однако сразу же столкнулось с резким противодействием региональных руководителей. Секретарь Западно-Сибирского крайкома партии Р. И. Эйхе 10 февраля писал Сталину: «Это предложение совершенно нереально, объяснимо только тем, что товарищи, составляющие наметку плана, не знакомы с условиями севера. Какие бы материальные ресурсы в помощь краю центр не выделил, это количество людей завезти, расселить, создать минимальные условия для зимовки за лето 1933 г. не можем». Эйхе сообщал, что даже после большой подготовки Западная Сибирь сможет принять вместо одного миллиона 250 - 270 тыс. человек[5].
В результате споров и согласований ОГПУ снизило общие первоначальные лимиты вдвое, до 1 млн трудпоселенцев. 10 марта Политбюро утвердило предложения ОГПУ «об образовании трудовых поселков в районах Западной Сибири и Казахстана (по 500 тыс. человек в каждом крае)» и создало комиссию во главе с заместителем председателя ОГПУ Г. Г. Ягодой для установления окончательного размера труд поселений и подготовки проекта постановления по вопросу о трудовых поселениях в целом[6] 20 апреля 1933 г. было оформлено постановление СНК СССР об организации трудовых поселений ОГПУ, предварительно одобренное 17 апреля Политбюро[7]. Постановление возлагало на ОГПУ организацию трудовых поселений «по типу существующих спецпоселков», в связи с чем Главное управление лагерей ОГПУ реорганизовывалось в Главное управление лагерей и трудовых поселений (в разряд трудовых поселений переводились и прежние «кулацкие» спецпоселения). В трудовые поселения предписывалось направлять следующие категории: 1) «кулаков» и «саботажников» хлебозаготовок; 2) высылаемых в порядке «очистки» западной государственной границы (в основном на Украине); 3) арестованных в связи с паспортизацией городов («кулаков», выявляемых на промышленных предприятиях, и «социально опасный элемент», уклоняющийся от выезда из крупных городов); 4) осужденных на небольшие сроки заключения (от трех до пяти лет включительно), кроме «особо социально опасных элементов». Последняя категория размещалась в трудпоселках с условием последующей доставки туда же семей. В соответствии с первоначальными предложениями ОГПУ, постановление предусматривало использование труд- поселснцев в сельском хозяйстве, на рыбных и кустарных промыслах, а также применение к трудпоселенцам правового статуса «кулаков», депортированных в 1930-1931 гг. Для создания новых трудовых поселков выделялись некоторые материальные ресурсы.
Хотя в постановлении не указывались лимиты численности новых трудпоселенцев, которым предстояло пополнить армию прежних спецпереселенцев, расчеты, судя по всему, делались на 1 млн человек. Несмотря на уменьшение первоначальных лимитов вдвое, реализация этого плана означала бы существенную перестройку самих основ Гулага. Почти двухмиллионная сеть трудпоселений (включая старые «кулацкие» спецпоселки), будь она создана, по численности во много раз превосходила бы лагеря, в которых на 1 января 1933 г. содержалось чуть более 330 тыс. заключенных. Далеко идущие последствия имели также намерения перевести в трудпоселки осужденных на сроки от 3 до 5 лет. Ранее эти контингенты подлежали обязательному заключению в лагеря и, более того, составляли значительную часть лагерного «населения» - по данным на 1 января 1934 г., например, заключенные, осужденные на срок от 3 до 5 лет включительно, составляли 53,7% всех лагерников[8]. Таким образом выполнение принятых решений на практике означало бы превращение лагерей в относительно немногочисленные зоны изоляции наиболее опасных уголовных преступников и политических заключенных. Основой Гулага стали бы не крупные лагеря, эксплуатирующие заключенных на строительстве индустриальных объектов, а сельскохозяйственные и промысловые (рыбный промысел, лесозаготовки, кустарное производство) поселения. Несколько миллионов трудпоселенцев превращались в своеобразных государственных крепостных крестьян.
Первые эшелоны, заполненные истощенными, больными, полураздетыми и завшивевшими людьми, начали прибывать в районы новой ссылки в апреле 1933 г. Вместе с живыми и полуживыми из вагонов выгружали трупы. Местные власти старались поскорее избавиться от этих людей и нередко перегоняли их в отдаленные, совершенно не приспособленные к жизни районы. Своеобразным символом начала трудовой ссылки стала трагедия, разыгравшаяся на острове Назино на севере Западно-Сибирского края. В мае 1933 г. здесь были высажены с барж более шести тысяч (два эшелона) трудпоселенцев — так называемый «деклассированный элемент», изъятый во время чистки городов, в основном Москвы и Ленинграда. Благодаря тому, что трагедия в Назино получила достаточно широкую огласку и была предметом изучения ряда комиссий, мы располагаем важными документами об этих событиях[9]. Наиболее полное и откровенное описание оставил инструктор Нарымского окружного комитета партии В. А. Величко в письме на имя Сталина[10]. Важно подчеркнуть, что, как будет подробнее сказано в следующем разделе, письмо Величко в сентябре 1933 г. рассматривалось в Политбюро. Изложенные в нем данные были подтверждены проверками нескольких комиссий. Величко писал:
«Сам остров оказался совершенно девственным, без каких то ни было построек. Люди были высажены в том виде, в каком они были взяты в городах и на вокзалах: в весенней одежде, без постельных принадлежностей, очень многие босые. При этом на острове не оказалось никаких инструментов, ни крошки продовольствия [...] А все медикаменты, предназначенные для обслуживания эшелонов и следовавшие вместе с эшелонами, были отобраны еще в г. Томске [...]
На второй день прибытия первого эшелона, 19/V выпал снег, поднялся ветер, а затем мороз. Голодные, истощенные люди, без кровли, не имея никаких инструментов и в главной своей массе трудовых навыков и тем более навыков организованной борьбы с трудностями, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры; сидеть, лежать, спать у огня, бродить по острову и есть гнилушки, кору, особенно мох и пр. Трудно сказать, была ли возможность делать что-либо другое, потому что трое суток никому никакого продовольствия не выдавалось. По острову пошли пожары, дым. Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения и холода, от ожогов и сырости, которая окружала людей [...] В первые -сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день. Новый день дал новую смертность и т.д.
Сразу после снега и мороза начались дожди и холодные ветры, но люди все еще оставались без питания. И только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по несколько сот грамм. Получив муку, люди бежали к воде и в шапках, портянках, пиджаках и штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедала муку (так как она была в порошке); падали и задыхались, умирали от удушья.
Всю свою жизнь на острове (от 10 до 30 суток) трудпоселенцы получали муку не имея никакой посуды. Наиболее устойчивая часть пекла в костре лепешки, кипятка не было. Кровом оставался тот же костер. Такое питание не выправило положения. Вскоре началось изредка, а затем в угрожающих размерах людоедство. Сначала в отдаленных углах острова, а затем, где подвертывался случай.
[...] Комендатурой острова были зарыты в землю тысячи килограммов муки, т.к. она находилась под открытым небом и испортилась от дождей. Даже та мука, которая выдавалась трудпоселенцам, попадала не всем. Ее получали так называемые бригадиры, т.е. отъявленные преступники. Они получали мешки муки на «бригаду» и уносили их в лес, а бригада оставалась без пищи. Неспособность или нежелание организовать обслуживание людей дошло до того, что, когда впервые привезли на остров муку, ее хотели раздавать пятитысячной массе в порядке индивидуальном, живой очередью. Произошло неибежное: люди сгрудились у муки и по ним была произведена беспорядочная стрельба. При этом было меньше жертв от оружейного огня, чем затоптано, смято, вдавлено в грязь.
Надо полагать, комендатура острова и ее военные работники, во- первых, мало понимали свои задачи по отношению людей, которые были под их началом, и, во-вторых, растерялись от разразившейся катастрофы. Иначе и нельзя расценивать систему избиений палками, особенно прикладами винтовок и индивидуальные расстрелы труд- поселенцев [...]
Такие методы руководства и воспитания явились очень серьезной поддержкой начавшемуся с первых же дней жизни на острове распаду какой бы то ни было человеческой организации. Если людоедство явилось наиболее острым показателем этого распада, то массовые его формы выразились в другом: образовались мародерские банды и шайки, по существу царившее на острове. Даже врачи боялись выходить из своих палаток. Банды терроризировали людей еще в баржах, отбирая у трудпоселенцев хлеб, одежду, избивая и убивая людей. Здесь же на острове открылась настоящая охота и в первую очередь за людьми, у которых были деньги и золотые зубы и коронки. Владелец их исчезал очень быстро, а затем могильщики стали зарывать людей с развороченными ртами [...]».
Всего, по оценкам местных работников, из шести тысяч назинских узников страшной смертью погибли от 1,5 до 2,0 тыс. человек[11].
Помимо описания ужасной гибели переселенцев на острове На- зино, в письме Величко ставился более общий вопрос об осуществлявшейся «чистке» городов: «Беда еще в том, что среди прибывших на трудовое поселение есть случайные, наши элементы. Главная их масса умерла, потому что была менее приспособлена к тем условиям, которые были на острове и на участках и, кроме того, на этих товарищей прежде всего упала тяжесть произвола, расправ и мародерства со стороны рецидива как в баржах, так и на острове и первое время на участках. Сколько их — трудно сказать, также трудно сказать кто [они], потому, что документы по их заявлению отбирались и на местах ареста органами, производившими изоляцию, и, главным образом, в эшелонах рецидивом на курение, однако некоторые из них привезли с собою документы: партийные билеты и кандидатские карточки, комсомольские билеты, паспорта, справки с заводов, пропуски в заводы и др. [...]
1. Новожилов Вл. из Москвы. Завод Компрессор. Шофер. 3 раза премирован. Жена и ребенок в Москве. Окончив работу собрался с женой в кино, пока она одевалась, вышел за папиросами и был взят.
2. Гусева, пожилая женщина. Живет в Муроме, муж старый коммунист, главный кондуктор на ст[анции] Муром, произвол[ственный] стаж 23 года, сын помощник машиниста там же. Гусева приехала в Москву купить мужу костюм и белого хлеба. Никакие документы не помогли.
3. Зеленин Григорий. Работал учеником слесаря Боровской ткац
кой фабрики “Красный Октябрь”, ехал с путевкой на лечение в Москву. Путевка не помогла — был взят.» и т.д.
Точно определить, в какой мере трагедия на острове Назино была типичной, невозможно, так как столь подробные проверки в других местах размещения трудпоселенцев просто не проводились. Однако очевидно, что судьба большинства новых трудпоселенцев была ужасной. Планы создания миллионной системы трудопоселений провалились еще на начальной стадии их реализации. Ситуация стремительно ухудшалась. В начале мая в местах лишения свободы (тюрьмах, колониях, арестантских помещениях милиции, следственных изоляторах О ГПУ), несмотря на предыдущие разгрузки и невероятно высокую смертность, скопилось 777 тыс. человек[12], постепенно умиравших от голода и болезней. В переполненных лагерях в 1933 г. умерли 67,3 тыс. человек, или более 15% всех заключенных (даже в голодном 1932 г. смертность составляла 4,8%)[13]. Обреченные на смерть труд- поселенцы дополняли картину. Дальнейшее наращивание террора было невозможно уже по чисто техническим причинам.
1930-е годы М„ 2003. С. 95.
Цит. по О.В.Хлевнюк. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры.М.2010.
10 марта 1933 г. Политбюро приняло своего рода промежуточное решение: «1. Принять в основном предложение ОГПУ об образовании трудовых поселков в районах Западной Сибири и Казахстана (по 500 тыс. чел. в каждом крае). 2. Предложить комиссии в составе тт. Ягода (созыв), Межлаука, Благонравова, Чернова, Гринько, Яковлева, Фомина, Бермана рассмотреть и произвести проверку заявок ОГПУ, установив окончательные цифры и дать проект постановления по всему вопросу в целом»6. 1 апреля 1933 г. Политбюро одобрило предложенный упомянутой комиссией скорректированный план организации трудовых поселений ОГПУ, который позже был оформлен как постановление СНК СССР от 20 апреля 1933 г. Этот документ, будучи отражением поспешности и ведомственного давления со стороны ОГПУ, позже неоднократно подвергался корректировке7.
Согласно данному постановлению, с весны 1933 г. началась реорганизация системы ГУЛАГа, предполагавшая создание на территории прежде всего Западной Сибири и Северного Казахстана «трудовых поселений по типу существующих спецпоселков для размещения в них и хозяйственного освоения вновь переселяемых контингентов» из числа следующих категорий: «а) выселяемые из районов сплошной коллективизации кулаки; б) выселяемые за срыв и саботаж хлебозаготовительных и др. кампаний; в) городской элемент, отказывающийся в связи с паспортизацией выезжать из Москвы и Ленинграда; бежавшие из деревень кулаки, снимаемые с промышленного производства; д) выселяемые в порядке очистки государственных границ (Запада и Украины); е) осужденные органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно, кроме особо социально опасных из них»8. Как видно из этого документального фрагмента, потоки принудительных миграций руководство страны решило направить в единое русло: ранее созданные спецпоселения с почти целиком крестьянским по своему составу населением планировалось превратить в «трудовые поселения», весьма пестрые по социальному составу.
Пока шла межведомственная увязка вопросов, касающихся реализации принимаемых решений, в западных и южных регионах страны усилиями карательной машины уже формировался «новый контингент» — осуществлялись массовые операции по «очистке» городов, приграничных территорий, задержанию и «сортировке» беженцев из пораженных голодом сельских районов Украины и Северного Кавказа.
<...>
Эшелоны с людьми, причисленными к упомянутым выше шести категориям и определенными для размещения во вновь создаваемых труд-поселениях, начали поступать в пункты сбора (Томск, Омск, Ачинск) уже с 9 апреля 1933 г. За месяц до начала навигации (первые числа мая) в регион прибыло 33 493 чел., а до начала июня еще 5 229 чел., всего 38 722 чел. Прибывших чекисты разделяли на группы «сельского населения 22 591 чел., городского и пригородного 8 165 чел., городского рецидива 7 966 чел."23.
Цит. по С.А.Красильников.Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы.М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003.