Напомню свою позицию,- положение политических узников в поздней Российской Империи, несмотря на суровость отдельных периодов в их содержании(Шлисселбург при Соколове, каторжные централы 1905-1912гг) было определенно принципиально иное, чем положение каэров по 58-й статье в СССР 1930-1953гг,- "политики" до революции находились в неоспоримо привилегированном положении по сравнению с уголовными.
Одним из самых одиозных личностей начала XX века в революционной среде являлся Григорий Андреевич Гершуни. Вот отрывок из его воспоминаний и представлю сегодня на суд общественности, как всегда тенденциозно снабдив мемуарами из советских времен для контрасту.
Первый террористический акт,спланированный Гершуни, был совершен 2 апреля 1902 года, в Санкт-Петербурге, когда С. Балмашёв двумя выстрелами из револьвера убил министра внутренних дел Д. С. Сипягина. 5 апреля 1902 года во время похорон Сипягина Гершуни планировал организовать террористические акты против обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева и петербургского генерал-губернатора Н. В. Клейгельса. Но из-за нерешительности участников покушения террористические акты не были осуществлены.
29 июля 1902 года рабочий Фома Качура стрелял в харьковском парке «Тиволи» в харьковского губернатора князя И. М. Оболенского, принимавшего участие в подавлении крестьянских волнений 1902 года в Харьковской губернии. Гершуни сопровождал Качуру на место теракта. И. Оболенский был легко ранен.
6 мая члены боевой организации, железнодорожный рабочий Е. Дулебов и оставшийся неизвестным, в Соборном парке города Уфы застрелили уфимского губернатора Н. М. Богдановича, ответственного за расстрел рабочей демонстрации.
Популярность Гершуни после этих террористических актов необыкновенно возросла. В. Чернов писал о деятельности боевой организации: «Собственно центром боевой организации, диктатором ее был Гершуни». Министр внутренних дел В. К. Плеве заявил С. Зубатову, что фотокарточка Гершуни будет стоять у него на столе, пока Гершуни не арестуют. С. Зубатов очень высоко оценивал революционно-террористические способности Гершуни и называл его «художником в деле террора».
13 мая 1903 г. Гершуни был арестован в Киеве. Военно-окружной суд в Петербурге в феврале 1904 г. приговорил Гершуни к смертной казни, она была заменена пожизненным заключение, которое он отбывал первоначально в Шлиссельбургской тюрьме для «ссыльно-каторжных политических преступников», а после упразднения тюрьмы 8 января 1906 г. в Акатуйской каторжной тюрьме в Восточной Сибири.
В 1906 г. эсерами был организован побег Гершуни из тюрьмы. Его вынесли в бочке с капустой. Вдоль всего пути были организованы пункты, на которых Гершуни меняли лошадей. Из Владивостока на японском судне он прибыл в Японию, а оттуда в США, где выступал на массовых митингах сторонников русской революции и собрал для партии сто восемьдесят тысяч долларов. В феврале 1907 г. Гершуни участвовал в работе 2-го съезда эсеровской партии в Финляндии, был избран в ЦК, где должен был руководить вместе с Е. Азефом всей террористической деятельностью партии.
В конце 1907 г., тяжело заболев (саркома легкого), он лег для лечения в швейцарский санаторий, где и умер.
Представим себе аналогичную ситуацию, описанную ниже, в СССР. Вот убил человек советского министра или участвовал в подготовке на, допустим, Абакумова. И вот его в особой тюрьме ГУГБ НКВД допрашивает старший лейтенант госбезопасности.
«-Ваша фамилия – Гершуни?
-Вам лучше знать.
-По закону арестованному в течение 24 часов должны предъявить обвинение. Угодно ли вам будет назвать себя?
-Нет-с, неугодно. А вот не угодно ли будет «представителю закона» объяснить арестованному, почему его арестовали агенты, не знавшие его?
-Вы привлекаетесь по обвинению в принадлежности к партии социалистов-революционеров и Боевой Организации, в участии в убийстве министра Сипягина и губернатора Богдановича, в покушении на обер-прокурора Победоносцева.
-Были ведь ещё покушения на Оболенского и фон Валя, заодно бы уже! Я могу идти к себе, не правда ли?
-Тут постановление о заключении вас под стражу. Вы подпишете?
-Попробую посидеть без подписи. Авось не выселят.
-Значит, вы от показаний отказываетесь совершенно?
-Да, похоже на то.»
…В таких наглых тонах, в своей книге «Из недавнего прошлого», вышедшей в Париже в 1908-м году, Григорий Гершуни повествует о своём первом допросе, произведённом в Жандармском Управлении генералом Трусевичем, товарищем прокурора Судебной Палаты по секретным делам.
Арестованного доставили в Петропавловскую крепость. Гершуни записывает:
«Явился заведующий арестантскими помещениями, полковник Верёвкин, объяснять права и обязанности.
-Писать родным можно?
-Два раза в неделю.
-Свидания?
-Как же, как же! По вторникам и субботам. Заявлений никаких не имеете?
-Нет, не имею».
Убийцу защищал знаменитый адвокат Карабчиевский. Приговор- смертная казнь через повешение. Даже в человеколюбивой царской России безнаказанно убивать министров не полагалось. На следующее утро после приговора в камеру осуждённого явился представитель министра внутренних дел, вице-директор Макаров, с уговорами подать прошение о помилованиии. Гершуни отказался, напомнив, что это считается у революционеров позором.
-Вы меня извините, но я по человечеству не могу оставить это дело в таком положении. Я знаю, вы не послушаетесь, я вас должен предупредить: решено вызвать ваших родных, поручить им склонить вас.
…Гершуни прошение о помиловании так и не подписал. Арестован он был в 1903-м году, а в 1908-м уже выпустил книгу «Из недавнего прошлого», из которой приведены эти цитаты.
После помилования Гершуни был переведён в Шлиссельбургскую крепость. Там кровавый гнёт показал себя полностью.
(текст взят с http://www.proza.ru/2012/03/21/1150)
«За двадцать лет заключённые, конечно, накопили массу всевозможных вещей. В мастерских работали годами. Делали шкафы, стулья, этажерки, вешалки, сундуки, всевозможные коллекции, гербарии, набивали чучела и пр., и пр. Всё это скапливалось в камерах и последние , производили впечатление кабинетов учёных.
Мы не чувствовали никаких лишений: у нас был недурной стол, книги, прибавили по пол-бутылки молока в день на каждого… Приближалось Рождество. Обыкновенно в первый день устраивали праздничный обед: по кусочку утки или гуся и кое-каких сладостей: несколько апельсинов, яблок и пол-фунта винограду. Эконом явился к старосте спросить, что мы желаем: гуся или утки?»
«Настал первый день Рождества. Гусь, каша, пирог, - как будто ничего, - довольно жирные. Но вот судок со сладостями. Дрожащей рукой поднимаешь крышку - и весь холодаешь: один апельсин, одно яблоко, виноград жалкий, шоколаду совсем нет!..
С трудом дожидаешься, пока отопрут камеры на прогулку. Может быть, тут ошибка какая? Может быть, это только тебе, так случайно попалось, а у них «показатель» утешительный?
Уже издали видишь, что ошибки никакой нет. Лица у всех понурые.
- Один апельсин?
- И у тебя шоколаду нет?
- Нет! А яблоко тоже одно?
- Одно! И виноград скверный!..
Грустные и унылые расходятся по камерам. Но вот, на завтра к обеду вахмистр подаёт два громадных апельсина!.. На третий день та же история: два большущих апельсина, да ещё коврижки какие-то!»
(Источник,- Г. А. Гершуни. Из недавнего прошлого. Издание ЦК ПСР, Париж, 1908.)
Для сравнения,- быт политического заключенного СевВостЛага 1930-х.
После месячного «карантина» нас отправили в приисковые шахты вкалывать. Электрическое освещение в шахтах отсутствовало, каждый должен был найти себе консервную - банку или иной какой-либо сосуд, набить его ветошью, украсть мазута, насадить банку на проволоку и повесить на удобное место, чтобы освещение это позволяло бурить золотоносную породу забурником, ударяя по нему тяжелейшей кувалдой. Бурки должны были быть глубиной не менее 80 см. Приходившие затем взрывники, большей частью уголовники, взрывали породу. В таких условиях, когда дымная коптилка отравляла воздух отвратительным дымом, мы работали по 12—14 часов, затем нас сменяла другая бригада. Шахта никогда не пустовала. Наш прииск носил название «Разведчик». Все прииски были в ведении управления, находившегося в Колыме. Наш входил в ЮГПУ (южное горнопромышленное управление), на территории поселка Орутукан. Начальником этого управления был Медведь, которого выслали из Ленинграда после убийства Кирова (он возглавлял ленинградский НКВД). Режим работы на приисках был ужасающим. В бараке, вмещавшем от 80 до 100 зеков, были установлены две железные бочки, игравшие роль печек. Освещалось помещение двумя электрическими лампочками, нары были в 2 и 3 этажа. «Стойла» уголовников были на верхних нарах: там теплее. Мое ложе состояло из трех досок с подголовником из одной доски и помещалось на первом этаже. Зато мне было удобнее, прикладывая одежду к горячей бочке, уничтожать вшей, которые не давали заснуть.
Цинга сказывалась в том, что я был весь в волдырях, сочащихся гноем. Из-за вечного холода спать приходилось в бушлате и ватных брюках.
Зимой температура воздуха на улице достигала 45—65° ниже нуля. В 6 часов утра — подъем. Почти не умываясь, так как вода в бочке была замерзшей, выходили из барака. Последний из выходивших получал от старосты или нарядчика увесистой палкой по хребту. Перед едой нам давали выпить настой хвои, в качестве профилактики против мучавшей нас всех цинги, после чего мы получали утреннее пойло. Вот тех-то, кто не работал в шахте, а даром изводил государственную пайку хлеба, и повели за баню, а почему не расстреляли — кто знает?
Вообще же зеки умирали как мухи. Для мертвых рыли траншеи и закидывали их туда с биркой на руке, засыпали мерзлым грунтом и иногда отмечали эти места палкой или ломом с консервной крышкой, на которой был выцарапан номер. Линген Р. Инквизиция XX века // Уроки гнева и любви : Сб. воспоминаний о годах репрессий (20-е - 80-е гг.) : Вып., посвящ. репрессиям против российских немцев / сост.: Т. В. Тигонен, В. Видерт ; общ. ред. Т. В. Тигонен. - СПб., 1993. - Вып. 5. - С. 27-35.