Первая часть опубликована здесь- Социальный расизм и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-х-пер.пол.1930 ч.I
<...>
Но главной причиной провала попыток дать курсантам тех лет полное среднее образование следует считать слишком низкий общеобразовательный уровень принимаемых в военные школы. О каком получении всего за 2,5-3,5 года образования в объеме 9 классов могла идти речь, если в 1927/1928 учебном году большинство курсантов до поступления в военную школу окончило лишь 4 и менее классов32 и если на изучение общеобразовательных дисциплин отводилось лишь 15-30% учебного времени (для военной школы и это было слишком много)? О каком достижении за это время сколько-нибудь приемлемого уровня знаний и общего развития могла идти речь, если в 1931-1932 гг. от седьмой до пятой части курсантов вообще не имело за плечами ни одного класса общеобразовательной школы (не получив при этом и домашнего образования, которое получали такие юнкера до революции)? Тут не помогли бы ни передовая методика обучения, ни сколь угодно большое количество преподавателей и помещений (позволившее бы дифференцировать программы). Будучи вынуждены, по выражению начальника 1-й Ленинградской артиллерийской школы Н. Н. Воронова, проноситься по программе бегом, малограмотные курсанты не только не могли получить полное среднее образование, но даже не успевали ликвидировать и элементарную неграмотность в целом ряде вопросов.
В самом деле, что показало, например, упомянутое выше инспектирование в апреле 1932 г. комиссией С. А. Пугачева Среднеазиатской объединенной военной школы? Что ситуация, когда 66,3% курсантов не имели до поступления в школу никакого образования, а еще 29,2% закончили менее 7 классов, оборачивается наличием даже на 2-м курсе лиц, которые «с трудом читали устав, плохо его понимали, тратили больше часа на черчение пустяковой таблицы (одной страницы тетради [...]), в конце концов путались в понимании того, чем они, собственно, занимаются»; «составляемые частью курсантов донесения почти невозможно понять» и русские по национальности курсанты вообще плохо знают русский язык. При столь низком уровне умственного развития, отмечала комиссия, общеобразовательные дисциплины усваиваются неудовлетворительно33.
Но главной причиной провала попыток дать курсантам тех лет полное среднее образование следует считать слишком низкий общеобразовательный уровень принимаемых в военные школы. О каком получении всего за 2,5-3,5 года образования в объеме 9 классов могла идти речь, если в 1927/1928 учебном году большинство курсантов до поступления в военную школу окончило лишь 4 и менее классов32 и если на изучение общеобразовательных дисциплин отводилось лишь 15-30% учебного времени (для военной школы и это было слишком много)? О каком достижении за это время сколько-нибудь приемлемого уровня знаний и общего развития могла идти речь, если в 1931-1932 гг. от седьмой до пятой части курсантов вообще не имело за плечами ни одного класса общеобразовательной школы (не получив при этом и домашнего образования, которое получали такие юнкера до революции)? Тут не помогли бы ни передовая методика обучения, ни сколь угодно большое количество преподавателей и помещений (позволившее бы дифференцировать программы). Будучи вынуждены, по выражению начальника 1-й Ленинградской артиллерийской школы Н. Н. Воронова, проноситься по программе бегом, малограмотные курсанты не только не могли получить полное среднее образование, но даже не успевали ликвидировать и элементарную неграмотность в целом ряде вопросов.
В самом деле, что показало, например, упомянутое выше инспектирование в апреле 1932 г. комиссией С. А. Пугачева Среднеазиатской объединенной военной школы? Что ситуация, когда 66,3% курсантов не имели до поступления в школу никакого образования, а еще 29,2% закончили менее 7 классов, оборачивается наличием даже на 2-м курсе лиц, которые «с трудом читали устав, плохо его понимали, тратили больше часа на черчение пустяковой таблицы (одной страницы тетради [...]), в конце концов путались в понимании того, чем они, собственно, занимаются»; «составляемые частью курсантов донесения почти невозможно понять» и русские по национальности курсанты вообще плохо знают русский язык. При столь низком уровне умственного развития, отмечала комиссия, общеобразовательные дисциплины усваиваются неудовлетворительно33.
А вот выдержки из политдонесения военного комиссара Иркутских курсов подготовки командиров пехоты от 29 мая 1932 г., подписанного зам-военкома Н. Попковым: значительная часть курсантов, общеобразовательный уровень которых «чрезвычайно низок», не в состоянии самостоятельно работать с книгой, так как «может прорабатывать в час не больше трех страниц несложного материала учебника»; «очень медленно читают газету, иногда не понимая прочитанного»34. К донесению была приложена копия рапорта, написанного одним из курсантов (с сохранением орфографии подлинника)35, которую мы воспроизводим ниже и которая не нуждается в комментариях.
«Командиру ботольона Иркутских курссов подготовки командирв Пехоты
от дижурного по ботольону курсанта 4 взвода 1-й роты 23 мае 1932 года № 1 Иркутск
Рапорт:
Доношу вам отом, что курсант 1-й роты ешечнка (Ещенко. — Прим. снявшего копию) опоздаль из городского отпуска 20 мин.
Приобходи мной коньюшни быль обнарушн дневальный спящим. Ди-журныи Покуфни низналь своих обезанасти накуфне было грязна. дижур-ныи не умель одать рапорта.
Дижурнаи Поботольону Перетолчин
Верно: Начальник Строевого Отделения (подпись) Николаев»
Курсанты, проверенные в марте 1932 г. в Бакинской пехотной школе, не только «слабо владели устной и письменной речью», не только «не имели прочных навыков в работе над книгой и в самостоятельной работе», но и не обладали еще установившимся почерком36, т. е., по существу, с трудом умели писать!«Командиру ботольона Иркутских курссов подготовки командирв Пехоты
от дижурного по ботольону курсанта 4 взвода 1-й роты 23 мае 1932 года № 1 Иркутск
Рапорт:
Доношу вам отом, что курсант 1-й роты ешечнка (Ещенко. — Прим. снявшего копию) опоздаль из городского отпуска 20 мин.
Приобходи мной коньюшни быль обнарушн дневальный спящим. Ди-журныи Покуфни низналь своих обезанасти накуфне было грязна. дижур-ныи не умель одать рапорта.
Дижурнаи Поботольону Перетолчин
Верно: Начальник Строевого Отделения (подпись) Николаев»
При таком составе курсантов типичной была ситуация, отраженная в докладе временно исправляющего должность начальника УВУЗ ГУ РККА С. А. Смирнова о результатах инспектирования им в январе 1934 г. Татаро-Башкирской объединенной военной школы: несмотря на правильную методику преподавания курсантам приема 1932 года тригонометрии, «результаты усвоения слабы, причиной чего, безусловно, является общая слабость математической подготовки и, в частности, недостаточность знаний по арифметике (простые и десятичные дроби, пропорции и т. д.)»37. А бывало, что до тригонометрии и тому подобных вещей не удавалось даже и дойти. «В силу недостаточной предварительной (до поступления в школы) общеобразовательной подготовки курсантов, — признал, подводя итоги 1932/33 учебного года начальник ГУ и ВУЗ РККА Б. М. Фельдман, — школам не под силу оказались программы с некоторыми разделами математики, которые оказались непройденными»38. Во 2-й Ленинградской артиллерийской школе, где к февралю 1932 г. 83% обучаемых имели лишь низшее образование, а у 7,8% не было никакого, курсанты «слабо владели устной и письменной речью», а большинство принятых в 1931 г. еще и в апреле 1934 г. характеризовалось так: «делаются ошибки в самых простых словах, в изложении искажается смысл», «особенно слабы знания и навыки в арифметике: действия с простыми и десятичными дробями». В 1-й Ленинградской артиллерийской многие из принятых в 1931-1932 гг., когда в школы набрали особенно много людей без образования, еще и к сентябрю 1934 г. «весьма слабо знали элементарную грамматику», а некоторые «неверно произносили военные термины» и вообще отличались «некультурной речью, с искажением слов». Даже к февралю 1935 г. эта часть курсантов не только сплошь и рядом продолжала искажать слова («много танок» и т. п.), но и вообще толком не владела русским языком, нагромождая в своих тетрадных записях столько стилистических, синтаксических и орфографических ошибок, что записи подчас полностью искажали смысл сказанного преподавателем. «В отношении курсантов этих групп, — подытоживал 13 апреля 1934 г. проверявший ленинградские артшколы помощник начальника 1-го сектора УВУЗ ГУ РККА Гулевич, — нужно откровенно сказать, что из них полноценных командиров подготовить не удастся, даже если бы и был прибавлен им срок обучения»
В общем, распоряжение наркомата просвещения СССР, согласно которому окончившие военные школы считались лицами с полным средним образованием, в РККА никогда всерьез не принимали. Уже в обзоре состояния Красной Армии, составленном в ГУ РККА в октябре 1928 г., указывалось, что «фактически это будет неверно»; то же констатировал и Б. М. Фельдман в 1931 («для выпусков и прошлых лет» и 1931 года «характерна» «недостаточная общеобразовательная подготовка») и в 1933 г. («общий уровень общеобразовательной подготовки выпускаемых в этом году командиров заставляет желать много лучшего. Даже простейшие задачи на простые и десятичные дроби, составление простейших уравнений 1-й степени, а также осмысленное изложение из отрывков литературных произведений многим курсантам не под силу. [.] Знания курсантов по математике и русскому языку крайне поверхностны и неглубоки»)40. В октябре 1936 г. начальник УВУЗ РККА И. Е. Славин в докладе наркому обороны выразился еще определеннее: «Огромное количество курсантов не могло справиться с программой общеобразовательной подготовки и, больше того, не могло ликвидировать своей элементарной неграмотности и малограмотности. В армию выпускались безграмотные и малограмотные командиры»41. Ни о каком получении полного среднего образования не было и речи; так, 22,4% выпущенных в октябре 1936 г. из 1-й Ленинградской артиллерийской школы (набор 1932 года) знаниями по русскому языку обладали лишь в объеме 5 классов, 58,2% — в объеме 6 классов и 19,4% — в объеме 7 классов; по математике 42,6% имели знания в объеме 6 классов, 36,8% — в объеме 7 классов, 17,6% — в объеме 8 классов, и лишь у 3,0 % знания соответствовали уровню выпускника полной средней школы42. Около трети выпущенных в мае 1936 г. из Тульской оружейно-технической школы ухитрились получить «посредственно» и «плохо» даже по арифметике, а знание алгебры и геометрии у них решили вовсе не проверять. От выпускавшихся тогда же из Ленинградской артиллерийско-технической (обладавших к моменту поступления в 1932 г. «крайне низким» общеобразовательным уровнем) «общее впечатление» было «таково, что большинство курсантов не имеет навыков в умении четко и ясно излагать свои мысли на бумаге не обладает сколько-нибудь установившимся почерком» (т. е. с трудом держит в руках перо и карандаш! — А. С.)43.
Провалы в общеобразовательной подготовке, указывал в своем октябрьском докладе 1936 года И. Е. Славин, «плохо отражались и на уровне специальных военных знаний, приобретаемых курсантами» 44. Еще 25 июля 1928 г. РВС СССР признал, что преобладающий в школах «неподготовленный курсант не может охватить в рамках существующих сроков всех вопросов учебы и вместо сознательного усвоения часто берет зубрежкой», что ведет лишь к «формальному усвоению знаний»45. Многие не могли брать и зубрежкой: у них просто не хватало сил. На почве «вынужденной учебной перегруженности курсанта, имевшего до поступления в школу слабую общеобразовательную подготовку», отмечал в 1930 г. начальник УВУЗ ГУ РККА А. И. Тодорский, у такого курсанта «развиваются неврастения и болезни сердца; это вторая по распространенности (после неуспеваемости) причина отчислений.46 Особенно тяжело приходилось будущим командирам артиллерии. Из-за отсутствия времени на изучение чуть ли не с нуля всего курса математики многим из них приходилось, «не зная элементарных вещей из арифметики (действия с дробями и вычисление %)», изучать. логарифмы: ведь это им было «повседневно необходимо как артиллеристам»47. Получить так прочные математические знания было нельзя; соответственно, нельзя было и овладеть теорией стрельбы — а значит, и умением решать любые, какие бы ни попадались, огневые задачи. Оставалось обходиться механически зазубренными решениями нескольких типовых задач, но и это было подчас недостижимо! О том, что «попытки зазубривания теоретических вопросов без их понимания» «ведут к немедленному забыванию пройденного», в Инспекции артиллерии РККА кричали все 20-е и начало 30-х гг.; убедились в этом и работники УВУЗ РККА, инспектировавшие зимой 1935 г. 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу48.
Нельзя забывать, что в начале и середине 30-х гг. низким общеобразовательным уровнем отличались и те, кто учил будущих командиров — строевой комсостав и преподаватели военных школ. В 20-е гг. это были, как правило, лица со средним, а то и высшим образованием, бывшие офицеры русской армии и другие «старые спецы». Соответственно, в июле 1928 г. РВС СССР констатировал, что «учебно-преподавательский состав вузов (здесь: военно-учебных заведений. — А. С.) по своему социальному и партийному положению все еще неудовлетворителен»49, и принял надлежащие меры. Если с 1 декабря 1926 г. по 1 сентября 1928 г., т. е. за 21 месяц, «рабоче-крестьянская прослойка» среди преподавателей военных и специальных предметов выросла там в 1,6 раза — с 14% (в том числе 5% рабочих) до 23% (в том числе 8% рабочих), — то за следующие три месяца — с 1 сентября по 1 декабря 1928 г. — в 1,8 раза (и в целом по преподавательскому составу школ достигла 42,2%, в том числе 11,0% рабочих)50. Следующий этап «освежения» (читай: «орабочивания») «кадров школ» начался в 1930 г. Доля бывших офицеров (т. е. «прочих») среди преподавателей военных и специальных дисциплин уменьшилась в этом году с 59,4% до 49,8%; точно такое же снижение на одну шестую — с 31,4% на 1 января 1930 г. до 26,0% на 1 января 1931 г. — дал и процент бывших офицеров среди строевого комсостава школ51.
В официальных документах появились уже совершенно кликушеские причитания вроде того, что наличие к началу 1930 г. среди преподавателей военно-морских учебных заведений 72,5% бывших офицеров делает «вполне ясным неблагоприятное положение в отношении педагогов-моряков» или что «самым слабым местом укомплектования» Орджоникидзенской пехотной школы «нужно считать» то обстоятельство, что среди преподавателей «резко снизилась прослойка рабочих», и что в школе (где 52% курсантов 1-го курса не имели никакого образования! — А. С.) «основной задачей является самое решительное повышение рабочей прослойки среди преподавателей» (март 1932 г.)52. Понижение в итоге общего образования учителей будущих командиров отражено в таблице 553
Нельзя забывать, что в начале и середине 30-х гг. низким общеобразовательным уровнем отличались и те, кто учил будущих командиров — строевой комсостав и преподаватели военных школ. В 20-е гг. это были, как правило, лица со средним, а то и высшим образованием, бывшие офицеры русской армии и другие «старые спецы». Соответственно, в июле 1928 г. РВС СССР констатировал, что «учебно-преподавательский состав вузов (здесь: военно-учебных заведений. — А. С.) по своему социальному и партийному положению все еще неудовлетворителен»49, и принял надлежащие меры. Если с 1 декабря 1926 г. по 1 сентября 1928 г., т. е. за 21 месяц, «рабоче-крестьянская прослойка» среди преподавателей военных и специальных предметов выросла там в 1,6 раза — с 14% (в том числе 5% рабочих) до 23% (в том числе 8% рабочих), — то за следующие три месяца — с 1 сентября по 1 декабря 1928 г. — в 1,8 раза (и в целом по преподавательскому составу школ достигла 42,2%, в том числе 11,0% рабочих)50. Следующий этап «освежения» (читай: «орабочивания») «кадров школ» начался в 1930 г. Доля бывших офицеров (т. е. «прочих») среди преподавателей военных и специальных дисциплин уменьшилась в этом году с 59,4% до 49,8%; точно такое же снижение на одну шестую — с 31,4% на 1 января 1930 г. до 26,0% на 1 января 1931 г. — дал и процент бывших офицеров среди строевого комсостава школ51.
В официальных документах появились уже совершенно кликушеские причитания вроде того, что наличие к началу 1930 г. среди преподавателей военно-морских учебных заведений 72,5% бывших офицеров делает «вполне ясным неблагоприятное положение в отношении педагогов-моряков» или что «самым слабым местом укомплектования» Орджоникидзенской пехотной школы «нужно считать» то обстоятельство, что среди преподавателей «резко снизилась прослойка рабочих», и что в школе (где 52% курсантов 1-го курса не имели никакого образования! — А. С.) «основной задачей является самое решительное повышение рабочей прослойки среди преподавателей» (март 1932 г.)52. Понижение в итоге общего образования учителей будущих командиров отражено в таблице 553
Составлено по: РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 90-91, 178, 212 об.-213.
В бронетанковых школах на 1 августа 1936 г. низшее образование было не у 30, а у 36,3% преподавателей военных и военно-технических дисциплин: в Саратовской бронетанковой на 1 октября 1931 г. — не у 20-25%, а у 51,1 % строевого комначсостава; в Саратовской бронетанковой на 1 июня 1932 г. — у 65,8% (и у 42% руководителей военного и технического циклов), а в Бакинской пехотной на 8 марта 1932 г. — у 80,8%54. В Севастопольской школе зенитной артиллерии на 1 января 1936 г. с низшим образованием было 100% (!) командиров взводов, батарей и дивизионов, а на 1 февраля 1937 г. — 72,4%; в Оренбургской школе зенитной артиллерии на ту же дату — 90,9%; в Омской объединенной военной школе в 1936 г. низшее образование имели 82,6% строевых командиров и преподавателей военных и военно-технических дисциплин, вместе взятых55. Впрочем, ни эти, ни табличные цифры не передают всего драматизма ситуации. На проведенном весной 1932 г. сборе руководителей и командиров батарей артиллерийских школ обнаружилось, что в этих школах служат командиры, которые «не только не знают логарифмов и простейших основных положений тригонометрии и алгебры, но и даже не умеют обращаться с десятичными дробями и вычислениями процентов, без чего не мыслится понимание стрельбы артиллерии»56. Докладывая по окончании 1932/1933 учебного года, что многие из выпускников не в состоянии решать элементарнейшие задачи на простые и десятичные дроби, составлять простейшие уравнения первой степени и осмысленно писать изложение по произведениям художественной литературы, Б. М. Фельдман тут же сообщал, что «начальствующий состав школ» и сам «в этой области подготовлен еще очень слабо»57
. В Рязанской пехотной даже в сентябре 1935 г. «встречались командиры, не умеющие грамотно написать самого простого донесения»; в Севастопольской школе зенитной артиллерии в апреле того же года комначсостав лишь «грубо» «владел карандашом» и не умел в своих выводах «главное отделить от второстепенного». В Татаро-Башкирской пехотной школе еще и зимой 1937 г. большинство строевого комсостава проходило лишь программу 6-го класса, а «безграмотность комсостава» была «удивительная — комроты, например, подписывается: "ст. лейтинант"»58.
С комначсоставом школ проводили занятия по общеобразовательной подготовке, но толку от этих занятий не было: у командиров была масса других дел, а возраст уже не благоприятствовал усвоению школьных наук.
То же и с курсами усовершенствования командного состава (КУКС). К примеру, среди тех, кто учился на них в 1929/30 учебном году, рабочие составляли 41,2%, крестьяне — 32,1%, а «прочие» — лишь 26,7%. При этом величина «рабоче-крестьянской прослойки» (73,3%) лишь на доли процента отличалась от доли слушателей с низшим образованием (73,5%; практически полное соответствие — 77,7% и 76,3% — было здесь и в 1927/1928 учебном году)59. Закономерный результат зафиксировал 25 марта 1930 г. начальник 3-го отдела УВУЗ ГУ РККА Рошковский: «Все КУКС отмечают, что к прохождению нормальных программ слушатели все же не подготовлены»60. То же и в первой половине 1930-х. Так, на курсах усовершенствования старшего и среднего технического состава мотомеханизированных войск к апрелю 1934 г. до 60% слушателей не умели ни читать карту, ни написать короткое донесение, ни отдать простейшее распоряжение.
Опять достаточно тесная корреляция с общеобразовательным уровнем: у 50% этих танковых и автомобильных техников было за плечами от нуля до 3 классов, а у 30% — 4 или 5. Около половины слушателей Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования начальствующего состава РККА, докладывал 7 марта 1934 г. инструктор культпросветотдела ПУ РККА Пухов, «не подготовлены к прохождению программы, по технике и огневому делу в первую очередь», и «не справляются с тем учебным материалом, который им преподносится», поэтому программы по огневому и техническому циклам необходимо уп-ростить61. И упрощали; конечный итог виден из доклада начальника политотдела Артиллерийских курсов усовершенствования командного состава (АКУКС) от 6 апреля 1937 г. «До сих пор», указывал дивизионный комиссар И. М. Вейнерович, на АКУКС «значительные группы командиров» «приходилось доучивать простейшим вопросам, не выходящим из пределов теоретических сведений, даваемых нормальными школами»62. Иными словами, КУКС свою задачу не выполняли.
То же и с курсами усовершенствования командного состава (КУКС). К примеру, среди тех, кто учился на них в 1929/30 учебном году, рабочие составляли 41,2%, крестьяне — 32,1%, а «прочие» — лишь 26,7%. При этом величина «рабоче-крестьянской прослойки» (73,3%) лишь на доли процента отличалась от доли слушателей с низшим образованием (73,5%; практически полное соответствие — 77,7% и 76,3% — было здесь и в 1927/1928 учебном году)59. Закономерный результат зафиксировал 25 марта 1930 г. начальник 3-го отдела УВУЗ ГУ РККА Рошковский: «Все КУКС отмечают, что к прохождению нормальных программ слушатели все же не подготовлены»60. То же и в первой половине 1930-х. Так, на курсах усовершенствования старшего и среднего технического состава мотомеханизированных войск к апрелю 1934 г. до 60% слушателей не умели ни читать карту, ни написать короткое донесение, ни отдать простейшее распоряжение.
Опять достаточно тесная корреляция с общеобразовательным уровнем: у 50% этих танковых и автомобильных техников было за плечами от нуля до 3 классов, а у 30% — 4 или 5. Около половины слушателей Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования начальствующего состава РККА, докладывал 7 марта 1934 г. инструктор культпросветотдела ПУ РККА Пухов, «не подготовлены к прохождению программы, по технике и огневому делу в первую очередь», и «не справляются с тем учебным материалом, который им преподносится», поэтому программы по огневому и техническому циклам необходимо уп-ростить61. И упрощали; конечный итог виден из доклада начальника политотдела Артиллерийских курсов усовершенствования командного состава (АКУКС) от 6 апреля 1937 г. «До сих пор», указывал дивизионный комиссар И. М. Вейнерович, на АКУКС «значительные группы командиров» «приходилось доучивать простейшим вопросам, не выходящим из пределов теоретических сведений, даваемых нормальными школами»62. Иными словами, КУКС свою задачу не выполняли.
Постепенно перестали ее выполнять и военные академии. Учеба в них требовала еще большего общего развития, чем прохождение курса военных школ, и командиры и политработники ЛВО — авторы письма, направленного между 10 февраля и 8 марта 1924 г. в ЦК РКП (б), объективно были правы, утверждая, что руководством военно-учебных заведений «проводится линия изоляции пролетарского элемента от школ, и в особенности высших, благодаря высоким требованиям, отсутствию подготовительных курсов и т. д. (пример В. А. Ш. [Военная академия Генштаба. — А. С.], где вступительная программа под силу лишь бывшим офицерам или интеллигентам)»63. Вплоть до 1928 г., когда началось рьяное «орабочивание командного состава», состав слушателей академий «по социальному признаку», как выразились в июне 1929 г. составители отчетного доклада РВС СССР в Политбюро ЦК ВКП (б), «оставлял желать лучшего (в 1927 г., например, прием в Военную Академию РККА дал рабочих 15,4%, крестьян — 9,8% и прочих — 74,8%)»64. Но в 1928 г. добрались и до академий: их задачей прямо провозгласили не подготовку командиров с высшим военным образованием, а «создание пролетарских кадров во всех отраслях военной работы РККА»65. Реввоенсовету, беззастенчиво продолжали составители доклада РВС СССР, пришлось «принять ряд мер по повышению качества [sic!] поступающих в Академии. [.] Особое внимание обращено на подготовку в частях кандидатов из рабочих. Для них с осени 1928 года созданы при ВПАТе (Военно-политической академии имени Н. Г. Толмачева. — А. С.) подготовительные курсы». И в 1929 г. среди принятых на основной факультет Военной академии РККА имени М. В. Фрунзе рабочих было уже 60,88%, крестьян — 13,39%, а прочих — лишь 25,73%; другие академии, удовлетворенно заключал 20 марта 1930 г. отдел статистики ГУ РККА, тоже «очень значительно улучшили соц-состав своих первых курсов». На 1 января 1930 г. среди слушателей академий рабочие составляли уже 55,5%, а с батраками — 57,1%, крестьяне — 17,2%, а служащие — лишь 25,0%66.
Соответственно, стал расти и процент слушателей с низшим общим образованием: если в 1928 г. среди принятых в академию имени М. В. Фрунзе и Военно-воздушную академию РККА таких было соответственно 56,6% и 14,5%, то в 1929 г. — 81,5% и 40,7%67. В целом на 1 января 1929 г. низшее общее образование имели 38,4% слушателей военных академий, а на 1 января 1930 г. — 44,4% (еще у 0,3% не было вообще никакого)68.
«Большим препятствием в их работе», признавал, характеризуя советские военные академии периода 1924-1932 гг., начальник ГУ и ВУЗ РККА Б. М. Фельдман, «являлся недостаточный общеобразовательный уровень слушателей»69. Не лучше обстояли дела и в дальнейшем. «Основными недостатками при приеме в военные академии в 1933 г. и в Военную академию имени М. В. Фрунзе в 1934 г., — констатировал 2 июля 1934 г. тот же Фельдман, — явились: недостаточная подготовленность кандидатов по общеобразовательным дисциплинам и, особенно, по математике для поступающих в специальные академии»70. Принятые в 1933 г. на командный факультет Военной академии механизации и моторизации РККА (ВАММ) обладали «явно недостаточным общекультурным развитием»; 41,4% зачисленных в июне 1934 г. на основной факультет академии имени Фрунзе получили на приемных экзаменах пять и более «неудов», 18,7% — четыре, 36,1% — от одного до трех, и только 2,8% были приняты без «неудов», но при приеме, подчеркивал 22 июня 1934 г. помощник начальника «Фрунзевки» по политической части Е. А. Щаденко, руководствовались «не только результатами приемных экзаменов, но и ценностью данного кандидата для армии»71 (читай: социальным положением, этим критерием политической благонадежности. — А. С.). Ознакомившемуся с набором 1934 года в ВАММ работнику 5-го отдела ПУ РККА Е. М. Борисову пришлось все же потребовать «срочных и решительных мер» для того, чтобы оставить на первых курсах лишь тех, кто не только обладает подходящими «социально-партийными данными», но и «по своей общеобразовательной подготовке и по способностям сможет обеспечивать нормальное прохождение учебной программы». В самом деле, в такой среде «массовым явлением» были «неумение работать над книгой», «огромная трата времени на неудачные записи», «беспомощность в пользовании справочником по физматовским предметам». Однако, как отметил сам же Борисов, «попасть в академию легко, а вот «вылететь» за непригодность крайне трудно». В результате окончившие ВАММ инженеры, как показала предпринятая в 1934 г. проверка, «не владели математическими познаниями»72.
В Артиллерийской академии РККА (по оценке начальника ее учебного отдела Я. М. Шапиро) «недостатки» общеобразовательной подготовки слушателей «сильно тормозили весь ход учебного процесса» и в 1935 г., а до 1934/1935 учебного года «недостаточно твердые знания средней математики» даже не позволяли некоторым «слушать квалифицированную лекцию. Отсюда попытки превратить лекцию в диктовку и постоянные жалобы на быстрый темп лекции». Неудивительно, что инженеров академия и к 1937 г. выпускала «еще недостаточно квалифицированных»73.
В общем, подытоживал в марте 1935 г. в тезисах к докладу «О реализации постановления ЦИК СССР о высшей школе и ВВУЗ (высших военно-учебных заведениях. — А. С) РККА» помощник инспектора ВВУЗ РККА Г. Г. Невский, до выхода 16 сентября 1932 г. названного постановления из-за «очень слабой подготовки поступающего контингента», «неудовлетворительной работы нормальных школ» и «преимущественного привлечения пролетарских кадров» «правильно обслужить обучаемых» военным академиям «не удавалось» и академии «в значительной мере снизились до уровня техникумов (выделено мной. — А. С.)»74. Невский, однако, умолчал не только о том, что последний из названных им факторов породил и первые два, но и о том, что положение не улучшилось и после 1932 г. Это за него сделал сам нарком обороны К. Е. Ворошилов. «Беда заключается в том, — признал он еще 9 декабря 1935 г., на Военном совете при наркоме обороны, — что мы принимаем людей неподготовленных, что они не успевают переваривать то, что им дают. [.] Наши слушатели всех академий воют, что им такими темпами преподают, что они не успевают воспринимать, и поэтому движение вперед идет на холостом ходу»75.
<...>
продолжение следует
Источники:
36 37 38 Там же. Д. 181. Л. 56. Там же. Д. 187. Л. 42 об. Там же. Д. 17. Л. 162 об.
В общем, подытоживал в марте 1935 г. в тезисах к докладу «О реализации постановления ЦИК СССР о высшей школе и ВВУЗ (высших военно-учебных заведениях. — А. С) РККА» помощник инспектора ВВУЗ РККА Г. Г. Невский, до выхода 16 сентября 1932 г. названного постановления из-за «очень слабой подготовки поступающего контингента», «неудовлетворительной работы нормальных школ» и «преимущественного привлечения пролетарских кадров» «правильно обслужить обучаемых» военным академиям «не удавалось» и академии «в значительной мере снизились до уровня техникумов (выделено мной. — А. С.)»74. Невский, однако, умолчал не только о том, что последний из названных им факторов породил и первые два, но и о том, что положение не улучшилось и после 1932 г. Это за него сделал сам нарком обороны К. Е. Ворошилов. «Беда заключается в том, — признал он еще 9 декабря 1935 г., на Военном совете при наркоме обороны, — что мы принимаем людей неподготовленных, что они не успевают переваривать то, что им дают. [.] Наши слушатели всех академий воют, что им такими темпами преподают, что они не успевают воспринимать, и поэтому движение вперед идет на холостом ходу»75.
<...>
продолжение следует
Источники:
| РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 22. Л. 276-275, 247 (листы дела пронумерованы по убывающей). Там же. Л. 220. Там |
39 Там же. Д. 40 Реформа в 41 РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 42 Подсчитано по: Там же. Д. |
| Там же. Д. 241. Л. 132, 133 об., 204 об. 44 Там же. Д. 74. Л. 227. 45 Реформа в Красной Армии. Кн. 2. С. 233. 46 РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 209 об. 47 Там же. Д. 229. Л. 487. |
48 Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1673. Л. 33 об., 34
| 49 Реформа в Красной Армии. Кн. 2. С. 233. 50 Там же. С. 306; РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 212 об.-213. 51 РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 22. Л. 78. 52 Там же. Ф. 7. Оп. 14. Д. 3. Л. 35; Ф. 62. Оп. 3. Д. 178. Л. 67. Против процитированных нами слов доклада помкомвойсками СКВО М.Д. Великанова от 3 марта 1932 г. о результатах обследования Орджоникидзенской школы начальник штаба ВУЗ РККА А. И. Тодорский пометил на полях: «Дело в первую очередь не в социальном, а в партийном лице», но о профессиональном лице тоже даже не заикнулся. 53 Составлено по: РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 90-91, 178, 212 об.-213. 54 Подсчитано по: Там же. Л. 21; Д. 81. Л. 152; Д. 22. Л. 197; Д. 181. Л. 85. |
| 57 Там же. Д. 17. Л. 162-162 об. 58 Там же. Д. 190. Л. 97; Д. 232. Л. 29; Д. 203. Л. 132. 59 Там же. Д. 74. Л. 216; Реформа в Красной Армии. Кн. 2. С. 304. 60 РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 216. 61 Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1295. Л. 13-14, 72. |
| 72 Там же. Д. 1280. Л. 20, 22, 25, 55. 73 Там же. Д. 1988. Л. 83-83 об; Д. 2368. Л. 16. 74 Там же. Оп. 29. Д. 193. Л. 220-221. 75 Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 94. |